На войне мертвых нет

НА ВОЙНЕ МЕРТВЫХ НЕТ, ЕСТЬ ЖИВЫЕ УБИТЫЕ

Поэмка Набабкина Александра, 1987-88 гг. (16-17 лет)

 

Здравствуйте, люди, я - один из тех

Двадцати ушедших с войной миллионов.

Всего один, но судьбой своей

Я с вами хочу сейчас поделиться.

Закованный в мрачный острог, услышав смех,

Я вспомнил захлебистый смех беззубых дотов,

Стирающий с карты жизни вся и всех,

Не принимая возрастов и сроков.

Здравствуйте, люди, я – вечно военнообязанный,

Теперь выполняю убитых друзей наказ.

Я к вам пришел осколками перевязанный,

Так будьте внимательны, слушая мой рассказ.

 

Наверно, нет другой такой планеты,

По ясности и разности вещей,

Где по зиме леса в снега одеты,

А летом пух слетает с тополей.

Наверно, нет другой такой державы,

Где царство правды и добра цветет,

Где каждый гражданин достоин славы,

Но даром этой славы не берет.

И вот в такой стране я появился,

Огромной чести удостоившись.

Я быстро рос и хорошо учился,

Я строил планы на большую жизнь.

 

Мне счастье – быть под Ленинской рукою,

Она мне жизнь и новый мир дала,

Я – с ней всегда, я к ней прильнув щекою,

Пойду туда, куда б ни позвала.

Май сорок первый, нашего столетья,

Голубизна по небу растеклась,

Мной пройдена десятая аллея,

А новая пока не началась.

И я, как все, от радости хотел

Весь мир объять, не думая о ночи…

А где-то, очень близко, бой гремел

И бок солдатский кровоточил.

 

И вот, война. Я у военкомата

Разбил подошвы кирзовых сапог.

Ушел отец, за ним забрали брата,

И только я на фронт попасть не мог.

Мне говорят: тебе еще семнадцать,

И то неполных, подожди пока.

Вот подрастешь – и будешь с немцем драться,

Таскать его, скотину, за рога.

А я молчал, какие там беседы,

Сдержать бы слезы, подавить бы крик,

А то стою, как до гола раздетый

И взади на меня глядит старик…

Но нет, друзья, я бросил воспитанье,

Встал гордо и сказал, что не уйду

И быстро нахлобучил одеянье,

Мол, каждая минута на счету.

Майор глядит, улыбку в руку прячет,

Таких как ты, мильоны – говорит,

Что если каждый воеводить станет?

Тогда и тыл, голубчик погорит!

А я – свое. Гляжу, достал бумагу,

Склонился и слегка пером повел.

Бумагу ту, как приговор Рейхстагу,

Мне положил на деревянный стол.

- Надеюсь на тебя, героем будешь,

Громи врага, безжалостно громи,

А ежели в боях хвостом закрутишь,

То будешь проклят русскими людьми!

 

В душном вагоне я ехал,

Товарищи пили бурду,

Кто-то о смерти и чести кумекал,

А кто-то орал: «До Берлина дойду!»

Мелькали деревни, поселки,

Озера, пригорки, овраги,

Лесные зеленые челки,

А я все мечтал об атаке.

Как выскочу грязный и рваный

И крикну: «Ребята, за мной!»

От крика вскипят океаны

И тоже рванутся на бой.

Под пулей писклявой не лягу,

Не буду жалеть автомат…

- Эй, друг, позаимствуй цигарку -

Ко мне обратился солдат.

Ответом его не утешив,

Я книгу ему предложил,

А он на манер простейший,

У следующего попросил.

Так медленно мы докатили

До самой лини фронта.

- Кем раньше, товарищ, были?

Никем? Ну тогда – пехота!

 

Мне помнятся годы войны,

Как всем послешкольное время,

Как самые главные сны,

И самое важное бремя.

Не думал я боком пятится,

Да и я ли такой один:

Нравится или ненравится –

Надо! И светом клин!

 

Был слишком жаркий долгий бой,

Дрожали по окрестностям домишки.

Фашистам до села подать рукой,

А если подойдут – то нашим крышка.

Зловещий танков скрежет полз и полз

На наши обреченные окопы.

В моих зубах застрял охрипший голос,

Дрожали руки от бессильной злобы.

Кажись, старуха – смерть опять собралась

За все хорошее свести со мною счеты.

И вскинула меня на ноги ярость:

«За мной братва! А ну давай, пехота!»

И ломанулись пули без просвета,

Валя фигуры, все сметая в прах.

И не у нас, а у фашистов где-то

Панически в груди метался страх.

А танки шли – им не было управы,

Грозили мир за нами раздавить

И превратить в кусок земли кровавый.

Но лишь за нами – нас не победить!

Плеснуло взрывом, повалились трое

И вместе с этим я гранату сжал.

И мне казалось: это все былое,

Всю жизнь свою я в кулаке держал.

Я вспомнил дом, с крапивой за забором,

Соседский сад, с лазейкою для нас.

Что мне теперь могло служить укором

В такой последний, безвозвратный час?!

Трещите брюки, мне сукна не жалко,

Я только об одном могу жалеть,

Что, может быть, уйдя вот с этим танком,

Я не смогу победу посмотреть.

И я шагнул. Примкнула плоть к броне,

Ударил взрыв клочкообразной болью.

Быть может кто-то вспомнит обо мне

Или друзей помянет хлебом с солью…

 

Я стою перед вами. Зачем?

Много слов существует на свете,

Но им даже, наверное, всем

Никогда не составить ответа.

Нет умерших, как нету конца

У бездонной, могучей Вселенной:

Жизнь и смерть – то одна полоса

Жизни мирной и жизни военной.

Есть живые незримые мы,

Посмотрите, ведь мы – всюду с вами,

От весны до последней зимы

Вечно с вашими именами.

 

22 мая 1987 – 15 января 1988