Поэма о странностях

Поэма о странностях

Поэмка Набабкина Александра, 1987-88 г. (16-17 лет)

30.11.1987

Не правда ли, странно названье такое,

Да я б и не начал об этом писать,

Но в этой поэме участвуют двое –

Обоим им странностей не занимать.

Считается двое, но в целостном взгляде

Считать не берусь, наберется порядка

Немаленькой цифры. Не этого ради

Взялась принимать мои мысли тетрадка.

Хочу рассказать… Впрочем сами судите.

Я преподнесу неестественность в виде

Обычных явлений, бытующих всюду.

Позвольте я сам их участником буду,

Чтоб чувствовать время, как вену в запястье.

Но здесь я не выведу формулу счастья,

Пусть каждый себе извлекает в итоге

Какую-то истину, сжатую в сроки.

 

Глава 1

 

Привычкам верный до конца,

Бежал поэт в среду иную,

Нет не к монахам, не в святую

Обитель Божьего лица.

Туда дорогу он не ведал,

А если б ведал – предпочел

Простые стены, старый пол,

И сквозь окошко горстку света.

Но он иное получил.

Не ожидал, что так случится:

Ему пришлось остановиться

Пред ней – он тут же полюбил

Излом бровей, улыбку, губы,

Строй не к нему летящих фраз,

Но боле всех – сиянье глаз

Слилось в нем. Они были любы

Как Божество, как сон в пути.

Она его не замечала.

Но как-то время перепало,

Ему пришлось к ней подойти,

Не от себя прося чего-то.

Он так взволнован был и глуп,

Что зуб не попадал на зуб

(уж такова влюбленных льгота –

любовь нелепо показать).

Она немного удивилась,

Пожав плечами удалилась,

Не соизволив распознать

Святого чувства глупый миг.

А он любил, но без заботы

Собой обременять кого-то

И вот настал терпенья пик…

 

6.12.1987

Недомогая от душевной

Тревожной внутренней борьбы,

Он называл ее царевной

Своей несклееной судьбы.

Он разделять чужие мненья

Не был любитель, но зато

В нем все кипело озареньем,

Как у кого-то в спортлото.

Могли ли быть ему помехой

Чертополох душевных бурь:

Он жил на правой, вставал с левой

И потому такую дурь

Невольно все в нем замечали

И воспитанью приписали,

За неименьем сведений других,

Не говорить же, что он псих!

 

Была жара, разгар купанья,

Увеселяющий тела.

Усеяв берег одеяньем,

Толпа с ума себя свела.

И с гиканьем и без надзора

(вожатые бессильны тут)

На зыби водного простора

Пятнадцать человек плывут.

А остальные что есть мочи

Песок купалки бороздят.

Вожатые и власти прочие

С улыбками на все глядят.

Болезнь к воде – не излечима,

Почти что как костер от дыма.

Кто не изведал бурных вод,

Навряд ли летом счастлив тот.

 

(Тут маленькое отступленье

Для тех, кто не дошел умом

Про что, зачем, кому, о ком?

Короче – отдых для терпенья.

Удачный просится вопрос:

Зачем так странно повелось

Повествованье? Объясню.

Я чести слов не уроню.

Во-первых, мысленно играя

Примерным строем образца,

Я буду честен до конца,

Что значит врать не уставая,

И объяснения ввожу

Затем, что скоро ухожу

В повествованье с головою.

И не откликнусь на призыв

Непонимающих поэмы,

Ведь только на спектаклях срыв

Меняет режиссеру темы,

А я своей – не перекрою,

Ведь не смогу ж я в каждый дом

Входить с запаленным огнем.

А во-вторых, моя забота

Читателю преподнести

Не что ему сейчас охота,

А то, что у меня в чести!)

 

Я многое теперь переосмыслил:

Все было так, как и хотело быть.

Поэт себя напрасно ненавидел –

Он был влюблен и не желал мудрить.

А кто, как не поэты знают цену

Святому чувству трепетных сердец?

И кто из них не подвергался плену

Лучистых глаз, взглянувших наконец?!

Была жара (как я уже заметил),

Облизывали волны желтый берег

Поэт с друзьями был и бодр и весел,

Как вдруг внезапно прокрутился велек.

Знакомая фигура (дай Бог память!)

К возлюбленной поэта тихо правит.

 

Вот так всегда случается узнать

Того, кого в догадках и не строил,

И нет резона дальше загорать:

Душа горит, когда они обои.

Но вдруг, не ожидая такой прыти,

Он резко встал, ухмылкой дав понять,

Что понял все. Сказал себе «простите,

Я вам не стану чем-либо мешать».

И удалился медленно, степенно,

Не то что в мрак, в пучину погружен.

Тоска души – она всегда мгновенно,

А ревность – это длительный сезон.

Не всякий в благородности воспитан,

Но всякий самолюбием пропитан.

 

Глава 2

Инициатива, инициатива,

Разве ты не чудо, разве ты не диво?!

Фантазируй вволю, думай и решайся,

Как тебе приспичит строй и одевайся.

Вышел первый, третий, пятый

И второй с седьмым отрядом,

Не видать шестого что-то…

Снова дрыхнут, обормоты!

Горн веселый и желанный

К завтраку дает сигнал

И шестой несется рьяно

Пищеуминальный зал.

Ложки звякают так быстро,

Что уже в тарелках чисто.

Но…к чему такая спешка? –

На ее губах усмешка.

А в глазах веселый свет:

Да и нет, да и нет.

Впал в раздумье наш поэт.

Что ж, бывает и такое,

Главное пора усвоить,

Что таят ее глаза…

 

Было ровно три часа.

Наш поэт шагал несмело

В сонный царственный покой.

Вдруг – она и головой

Покачала. Обомлела,

Свой просчет сообразив;

Он стоял ни мертв, ни жив.

 

Странно, странно, ой как странно

Видеть в центре океана

Островок родной, зеленый

С необычной кроной.

А когда она шумливо

Знак внимания подаст,

И листвой неприхотливой

Уведет тебя в экстаз,

Ты лишаешься понятья –

Нет приятнее занятья.

Так поэт под впечатленьем

Много времени ходил,

Повстречался с вдохновеньем

И лесам стихи излил.

 

19.12.1987

Пускай простит мне мой читатель

Всю непосредственность стиха:

Однообразье – злой приятель,

Любая скованность – плоха.

И исходя их этих правил,

Я сам себя писать заставил.

И вот, повторно говорю:

Я на поэта не смотрю,

А сам стою на его месте,

Чтоб посвежей доставить вести.

 

Но будем продолжать рассказ.

Идет четвертый с лишним час.

Поэт, безмолственно любя,

Перевернул всего себя,

Как будто омут взбаламутил,

Пробороздив веслом по дну

Или мильоны тяжких грузил

В цунами превратил волну.

Но тайну вскрою вам одну:

И ей несладко приходилось,

Не понимая что случилось,

Она в раздумие ушла

И так весь вечер провела.

 

Глава 3

Мудрость греху не помеха.

Так устроен целый свет:

Там, где есть намек успеха –

Умиротворенья нет.

На любое приключенье

Самый умный побежит,

Лишь бы знать, что наслажденье

За его чертой лежит.

На глаза глаза наметив,

Долго он смотреть не мог:

По ресницам словно ток

Ударял волновой плетью.

Но и солнце превозмочь,

Можно, погрузившись в ночь.

 

20.12.1987

Тянулись дни однообразно,

То фрагментарностью смеша,

То многосвязью первоклассной.

И с каждым часом все милей.

(Как мазь, которую Ракша

обожествил рукой своей)

Становится поэт и ей.

Иной раз встретившись в тени

Елей, пытаются они

Не то улыбкой речь сказать,

Не то глазами показать,

Что друг ко другу не без вкуса;

Я помню фильмы, где вот так

Любовь и мужество индуса

Сквозь интриганский буерак

Пробилась, наконец, к желанной.

Но девушка (пусть будет Леной,

Ввиду поэзии неверной)

Была совсем не индианкой,

А потому, особый случай.

Читатель скажет: Ну не мучай,

Открой дальнейшие страницы,

Уму не в мочь, глазам не спится!…

А критик молвит: Влож сюжет

В невероятный этот бред.

Прошу простить меня за грубость,

Я обожаю вашу тупость:

Поэма странной назвалась

И этим право заслужила,

Срубить привычные перила

И здесь набаловаться всласть.

 

Я все ж рискну нырнуть поглубже

И говорю вам прямо тут же:

Итоги сложно подводить,

Но без итогов трудно жить.

Бывает, бьют часы двенадцать,

Гранича сутолоку дней,

Ты, веря, ляжешь высыпаться

В непросвещенности своей,

Что мать (сестра – какая разница!)

Перевела часы, проказница.

В глазах такая же история:

Глядишь и веришь, а они

Уже не в прежней территории,

Хоть прежним светом зажжены.

 

21.12.1987

Поэт, одно избрав течение,

Однажды, подойдя, сказал:

Прошу простить мое волнение,

Но я недавно прочитал

Одну записку. Ваша? – Нет!

Вот тут мы и начнем сюжет,

Чтоб критики неугомонные,

Читатели – ленивцы сонные,

Не собирались дальше ждать,

И зря страницами листать.

 

Без разговоров, развернувшись

Поэт успел сказать: «Прости…те…»

И ели в небе покачнулись,

Ответили шершаво: «Битте!»

Не русские, чужие сосны,

Уйдя стремянками в край птиц,

Казались к случаю серьезные,

И говорили: «Ес ит ис».

И этим словом оглушенный,

Он оглянулся, но она

Уже стояла не одна –

С ней рядом был дружок «Законный»,

О чем-то спрашивающий

Сверхосуждающе.

 

А дело обстояло скверно.

Из суеты забот наверно,

Поэту кто-то передал

Чужой но страстный мадригал.

Там говорилось: «Друг мой милый!

Не заставляй меня насилу

Все предпочтенье отдавать

Тебе, коль дверь уже открыта,

Входи же и как можно быстро!»

Поэт поверил, но по тону,

Никак не мог понять к чему,

Вполне обычные законы

Вдруг применяются к нему.

Небрежный стих, запинка рифмы

Реальны, но необъяснимы.

Так не бывает, что бы враз

Молили и судили нас!

И вот, собравшись с силой духа,

Востро держа и глаз и ухо,

Поэт попал-таки впросак…

 

И все бы продолжалось так,

Когда б однажды неспроста

Он не увидел вновь у рта

Улыбку чистоты амброзной

И зренье жгущее нутро:

Опустошенное ведро –

Легко струей наполнить новой,

Поэт опять на все готовый

Воскликнул, как мудрец Дидро:

«В душе моральное добро!»

Но жаль, порывам неподвластна

Стеснительность – она прекрасна,

Но дай вам Бог ее вести

Не по любовному пути!

 

Глава четвертая

22.12.1987

 

Вчера я, кажется, увлекся

И наворочал лишний груз.

(мне так и вовсе не придется

попасть и укрепиться в ВУЗ)

Но, что поделаешь, Европа

За это мне не плюнет в оба,

А сам себе – не попаду.

Так надобно иметь ввиду,

Что в ВУЗ я все-таки приду

До Неоноева потопа.

А там, окончу – и в ковчег,

Переплывать безумный век,

Где рядом с умным кибернетиком

Техничка машет своим веником.

 

События легко описывать,

Как с ложечки варенье слизывать.

Да, жаль, мне мало показать,

Люблю морали почитать.

Успешно ли, иль безуспешно,

Иль вовсе пальцем в небеса.

Во всяком случае не грешно

Наполнить ветром паруса.

Кати себе, читатель, смело

Хоть в Уругвай, хоть в Сингапур

Или туда, где прочно села

Экономическая дурь.

Где миллионы задолжали,

Или свободой нагло врут,

Где не по-нашему живут:

Наживе – честь, борцов – под суд,

За то, что против зла восстали.

Ты помнишь страшный семясь третий?

(я бегал под столом тогда).

А в Чили погибали дети

Без следствия и без суда.

А помнишь? Память не обманешь

Рассудка доводом пустым…

Плыви обратно, ты устанешь

Не быть глухим, не быть слепым.

 

Я не спроста так оступился,

Не удивляйся, милый друг,

Когда ты чувствовать учился –

Поймешь души невольный звук.

 

Я вам советую покинуть

Благоустроенные своды,

Иначе ваши дети выйдут

Как раз в тепличные уроды.

Но я советать не могу вам

Где место жительства избрать.

Мне самому бывало туго,

(и приходилось в сене спать).

Возможно, скажет мой читатель:

«Послушай, прекрати, приятель,

кормить нас баснями» иль вдруг

Мне перестанет верить друг.

Я не беру вас на испуг

И искренне могу сознаться,

Что сам боялся иногда,

Но главное, не растеряться,

Не сочконуть на обода!

Слова? Ну что ж, скажу иначе,

Словами модных щеголей:

Судьбе харкни в блатную пачу

И мало не приснится ей!

Потом смандряч свой фэйс покеда

Не шаранешь под Пиначета

И страшный Вася не придет…

Усвоил, ну тогда вперед!

Такую речь несладко слушать,

Еще трудней пихнуть ее…

Кенты! Спасите наши души!

А, впрочем, каждому свое.

 

Я записал за дни

Немало строчек для поэмы,

Но мне не нравились они

Как отступление от темы.

И я их здесь не привожу,

Уж лучше где-то чрез силу

Вдохнуть по пояс анашу

Или залить кишки пропилом.

Теперь бы я сумел, наверно,

Поэту правду показать,

Ведь прошлое – всего лишь пена,

Которую сейчас снимать.

Я дую на свои ожоги,

А мыслю мыльные шары;

У крепких духом есть дороги,

У слабых – Боги – недотроги,

А у поэтов – их миры.

И потому я отказался

От мысли все ему открыть:

Хоть я узнал и отметался,

Не я поэт, не мне любить.

Отнять его права не смею,

Пускай боготворит идею.

 

Влюбленный в чувстве неподкупен,

Но почему-то выбирает тех,

Кто более ему доступен

Для сладострастья и утех.

Я это не к тому глаголю,

Что наш поэт подобным был:

Он откровенно тех любил,

К кому нельзя дойти без боя.

А сам любим был на мгновенье,

Как солнца утренний восход,

Окрашивающий растенья

На целодневный обиход.

Но день придет – пора настанет

И прелесть внешности увянет,

А то, чем строилась душа,

Блеснет, как лезвие ножа.

 

14.01.1988

Как я уже успел заметить,

Поэт не все умеет взвесить,

Но интуицией своей

Он, словно мудрый Одиссей,

Во все вникает, как рентген:

И в слякоть душ, и в тайны стен.

Но он страдает от того,

Что не вникал в него никто.

 

Я раз застал его у озера.

Был грустен он, но по лицу

Блуждала медленная опера

«Боку уцу, Боку уцу!» (Я атакую. Япон.)

сжимая сильными ладонями

Прибрежный сломанный камыш,

Он слишком увлекался прозами,

Совсем забыв лесную тишь.

И даже тут при всех созвучьях,

Не знал поэт благополучья.

Не видел синий мат воды,

Не замечал деревьев клетку.

Я подошел. «А, это ты!

Никак забросил свою Светку?…»

И тут я вник в его хмурьму –

Не знал я Светок, но ему

Сказать об этом не решился.

«Нет, друг, я нынче утопился,

поплавал малость среди рыб,

чуть к илу вовсе не прилип,

но к счастью наверх провалился!»

Таков был мой ответ, всецело

Направленный на то, что бы

Не напрямик, а между делом

Дать бедному печаль забыть.

 

18.01.1988

Сегодня день пригож, пожалуй,

Его влиянье переняв,

Я набросаю пару глав,

Рукой от отдыха усталой.

Начну без всяких бух и бах:

Я сел с вопросом на устах

Плечом к поэту: «Что такое?»

Он отмахнулся: «А, пустое!

На днях я жутко поругался,

А вот теперь и сам не рад…»

Тут я совсем уж развязался

И бухнул махом, наугад:

«Тебя волнует чей-то взгляд?»

Слова мои звучали ново,

Как громкий выстрел в тишине.

«А, Шурик! Это ты! Здорово!

Пришел-таки сейчас ко мне!

Но как ты отыскал меня?»

«Да ты как туча среди дня!

Ты не узнал меня сначала?»

- Да, если честно говорить,

Сии места кому попало

Внушают по себе ходить.

«Ну что ж, давай поговорим».

И мы в тени уселись с ним.

 

Глава 5

- Скажи, какому невезенью

Обязан ты за эту хмурь?

Ты знаешь, явно в поведеньи

Твоем сквозит любви лазурь.

Но (думая без углубленья) –

Она не без помех и бурь.

Я угадал? – Да, как всегда.

Но, хочешь, я все по порядку

Хоть и вразброс, хоть и в разрядку

Скажу в чем вся моя беда?

И я стал первым, кто по праву

Мог горе друга оценить.

Он кончил: «Шура, как мне быть?»

Но я не растерялся, право,

Любовь в понятии моем

Всегда горит своим огнем

И ей уступки – хуже некуда,

Как рабская покорность рекрута.

 

И тут я озарился свыше,

Приблизился к поэту ближе

И быстрым голосом своим,

Я поделился планом с ним.

Здесь было все: обманы, ночи,

Где слышат уши, дремлют очи,

Где разговоры по душам

И дополнение к словам.

И… веток радостный покой

При поцелуе под луной.

Но всем известно как легко

Советовать другим, что сам бы

Не принял с криком «Во, преграды!»

А, впрочем, взял бы кое-кто.

 

30.01.1988

Поэт послушно мне кивал,

Соломинку с усмешкой грыз,

Он делал вид, что понимал

И принимал такой сюрприз.

Мы разошлися по рукам,

Я – с радостью, а он – с задумкой,

Как овладеть своей подругой,

Без всяких неуместных драм:

Строчить из огнежальных ртов

Всяк по незнанию готов.

 

И вот под вечер, по решенью,

Мы в лагере мелькнули тенью

И встретились у турника.

Он был взволнован, я слегка

Румяный, по привычке тела.

Я вскинул взор: в окне горела

Не то свеча, не то она сама,

А вкруг палаты расстилалась тьма.

Лишь где-то псы сторожевые,

Не зная удержу, бросали лай,

Мол, поздорову убегай,

Пока не спущены с цепи мы.

Но души так неодолимы,

Но крови – хоть ведром черпай!

 

Я тихо-тихо стукнул в двери,

Ответа нет. Я пару серий

Добавил и тогда со скрипом,

скребя порог шершавым низом,

Она открылась. Я застыл

И разом растерял весь пыл,

Как будто сам влюбленным был.

- Простите, Лена, мне бы… мне бы…

Узнать который сейчас час?

Усмешка прыгнула из глаз

Веселой девушки. Как знать

Кем стала милая считать

Меня. Я сразу понял это,

Как из развернутой газеты.

Исправился. – Сказать по чести,

Я должен был бы оказаться вместе

С товарищем, но он стеснен

И встал вон там, под темный клен.

Ему важнее мой вопрос…

Хотите, вам совет я дам?

Не суетитесь, он так прост

И так душой привязан к вам!

- Но кто же этот друг такой?

- Он сам все выяснит с тобой.

Прощай и извини покорно.

Все решено бесповоротно,

Взгляни, узнай и будь любовь

Твоя, как у поэта кровь!

 

9.02.1988

Я дольше говорить не вправе,

Пока! Я бросился во тьму,

Успев сигнал подать ему.

Она – к нему, а я в канаве

Засев, решил понаблюдать…

Он волновался, спички жег,

В его глазах меж тайных строк

Я смог величье увидать.

Несомое каким-то свежим

Вечерним ветром облако,

Нависнув низко, так легко

Бежало, как мы масло режем.

И вот глаза блеснули: «Ты?..»

О, сколько нежности я слышал

Но этот звук так славно вышел,

Как если б лучшие мечты

Умели молвить. – Да, как видишь.

Ответил, покраснев поэт.

И спички прекратили свет…

 

6 глава

Бывает так: из леса выйдешь,

А по привычке ждешь преград…

Я рассказать вам дальше рад

Все приключенья этой ночи.

Но знайте, там, где многоточья,

Там вовсе мир не глуп, не сер

И вот достойнейший пример.

- Ты знаешь, все твои мученья -

В моей душе - глубокий след.

Ты – выразитель поколенья,

Ты, говорят, уже поэт.

И тем приятней и больней

В соцветьи этих пестрых дней

Смотреть и видеть слишком много

В твоих глазах – глазах пророка.

Поверь, я знаю цену дню

И каждый взгляд твой я храню

Немало дней. Ты удивлен?

- Какое?! Я в тебя влюблен!

 

Не надо… так. Я понимаю

Твои смятенья, но к чему

Искать архангелова рая –

Я так себя не подниму!

Ибо другой – моя колода,

Другой, он… ты его видал…

- Позволь узнать с какого года

он по закону твоим стал?

- Зачем ты так? Я все сказала:

Тебя люблю, ему верна,

Скажи же в чем моя вина?

- Ты мной, жестокая, играла.

Что думала, когда с утра

Свои глаза в меня впивала?

Ну и хитра, ну и шустра!

 

Но как могла я обмануть

Того, кому давала слово?!

Он говорил мне: Позабудь,

Ты непутевого такого,

Но как могла я не смотреть

В твое лицо, любимый мальчик?

Душа готова умереть,

Но не желает жить иначе!

Скажи, скажи, зачем тебя

Всем сердцем искренне любя,

Я поступаю так? Руками

Поэт принцессу подхватил,

Беззвучно наземь повалил

И губы жаркие слились –

Так наши планы удались.

…

 

О, страсти, страсти, вам подвластны

Любые подвиги души:

Вы и снаружи сверхпрекрасны

И внутренне вы хороши.

Я взгляд отвел: любовь до гроба

И вроде бы довольны оба.

 

Промчался день, как солнечная тень,

Сквозь облако на землю отраженная,

Погода подошла совсем холодная,

В такую много дел, да делать лень.

Я, завалясь с ногами на кровать,

Тепло руки под голову положив,

Смотрел в окно блестящее напротив,

Хотелось то ли думать, то ли спать.

Вдруг распахнулась дверь, блестя глазами,

Вбежал поэт, по-летнему горяч,

(Тут хоть трильоны слов переиначь –

его лицо не выразишь словами).

Ты знаешь, не стесняясь никого,

Кто рядом был, ко мне он обратился,

- Сеанс любви у нас не получился,

Ей дела нет до мира моего!

Я ей сказал, что не могу любить

Того, кому лишь за глаза я нравлюсь,

Я для любви ни с чем не посчитаюсь,

Но не смогу поэтом я не быть!

Она ушла… Но грусть мне не к лицу,

Я верен поэтичному венцу

И этим рад, хоть радости тут мало,

Но пусть мне по загривку и попало –

Жалеть не впору буре о себе!

 

21.03.1988

Угодно было горестной судьбе

Прервать поэму вопреки всему,

В тот день я мало другу моему

Давал поддержки – он в ней не нуждался,

Но точно помню: предо мной поклялся

Идти вперед, хоть к черту самому.

 

3.04.1988

Прошло два дня обычного значенья,

То музыка с лицом, то взгляд без слов

Вводили бедного поэта в умиленье,

Да так, что он был заново готов

Перед девчонкой преклонить колени,

Моля упреков, жалоб и прощений.

 

Но жизнь сложна и, право, интересна

В внезапных проявлениях своих.

Я – повести участник неуместный,

Стал камнем преткновенья для двоих.

Естественно, того не ожидая

И ничего почти не понимая.

В тот день травою пахло как-то очень,

Кузнечики строчили без конца,

И как назло поэт был сильно болен

И находился дома у отца.

Я, погоняв в футбол, спешил раздетый

На взмах руки однопалатника.

А чей-то взгляд летел ко мне кометой,

Быстрей любого чокнутого всадника.

Я понял вдруг, что надо б не заметить,

Пройти подальше, не подать руки,

Но я не смог на окрик не ответить,

Не смог душой, не смог физически.

- Я вот он, говорите, что вам нужно,

Но прежде должен вас предупредить,

Что я теперь не соглашусь огульно

Два сердца наобум соединить.

Что… Но Лена улыбнулась:

- Ты вперед событий не беги,

что ж, знакомой не подашь руки?..

Неужели этакая трудность?

Я подал. Пожатье затянулось

На четыре мысленных строки.

 

И тут, о майн гуд!

Я понял: пристают.

 

Я тут сразу покраснел

Почему-то,

Что-то ей сказать хотел,

Очень круто,

Но не смог и посмотреть,

Что бы люто

Ее натиск одолеть.

И откуда

Знать мне помыслы ее,

Их ведь груда,

А моя душа – тряпье,

Да посуда.

А весомость ее глаз –

Свыше пуда,

Видно дело в этот раз

Будет худо.

А касанье ее рук

Как из зуда,

Сразу в сердце сильный стук,

Сразу смута.

Так мелькнули без следа

Две минуты,

Одолела красота,

Вот паскуда!

 

…………

25.04.1988

Через несколько дней между нами образовалась брешь.

Я был слишком похож на нее: такой же легкий и переменчивый,

это и предрешило конец истории. Поэт уехал в Крым к дедушке,

где написал похожую историю, но как это ни странно – прозой.

В ней мне отведена роль некоего хитроумного обольстителя,

который постоянно занят придумыванием всевозможных

эгоистических делишек. Я читал его сочинение в одном южном

журнале и вот, что он пишет обо мне:

«В его привычки входило беспощадное натравливание

влюбленных друг на друга, видимо это позволяло ему

не только пользоваться поверженными жертвами, но и вообще

доставляло своего рода наслаждение. Он одинаково успешно играл

роли друзей, недругов, посторонних и хозяев ситуации.

Ему не составляло труда назваться другом возлюбленной,

и втереться в доверие к ничего не подозревающему парню,

наговорить ему клевету на девушку и тем самым разбить

едва закладывающиеся дворцы сердечных союзов…»

Но я пишу эти слова, да и всю поэму не для оправдания себя –

кто знает, что вышеприведенные слова относятся ко мне?

Просто у каждого человека есть в жизни момент,

когда ему очень хочется рассказать что-то важное из своей жизни

окружающим, что я и сделал. У поэта, о котором поэма, есть такие строчки:

 «Мы любим друг друга в горячности, но чаще всего невпопад».

Ими бы я и хотел закончить свою лирико-философскую поэму

о любви – «Поэму о странностях».